К теории социальной эволюции

После неудачной попытки построить критическую теорию общества на теории о различных познавательных интересах Хабермас в семидесятые годы все отчетливее обращается к различным теориям взаимодействия и языка. Одновременно он продолжает обсуждать общие теории общества.

За это десятилетие он написал множество дискуссионных работ, опубликованных в книгах «О логике социальной науки» (1970), «Теория общества или социальная технология: чему служат исследования системы?» (1971, совместно с Никласом Луманом, см. гл. 2), «Проблемы легитимизации в позднем капитализме» (1973) и «К реконструкции исторического материализма» (1976).

В этих  книгах он рассматривает многие из важнейших направлений современной теории общества, как то: феноменологию, герменевтику, теорию системы, исторический материализм и теории кризиса современного общества.

И здесь, как и в вопросе анализа действенности различных форм познания, Хабермас пытается разработать свою собственную теорию, прибегая к понятиям и теориям совершенно различных традиций, но и указывая на их ограниченность.

В анализе кризисных теорий он развивает точку зрения, которая позднее становится одной из важнейших идей в его теории коммуникативного поведения, а именно о различии между системой и жизненным миром. Эти понятия Хабермас почерпнул из теории системы и из феноменологии соответственно, и он считает, что оба они необходимы для правильного понимания общественного развития:

Для науки об обществе подходит такое понятие кризиса, которое может уловить связь между социальной интеграцией и системной интеграцией. Оба эти выражения — «социальная интеграция» и «системная интеграция» — взяты из разных теоретических традиций. Мы говорим о социальной интеграции по отношению к системе институтов, в которых социализируется говорящий и действующий субъект.

Социальные системы рассматриваются здесь как жизненные миры, которые символически структурированы. Мы говорим о системной интеграции, имея в виду механизмы управления в саморегулирующейся системе. Здесь социальные системы рассматриваются с точки зрения их способности сохранять свои границы и продолжать существование благодаря обладанию целостностью в изменчивом окружении.

Важны обе парадигмы, и жизненный мир, и система. Проблема состоит в выявлении их взаимосвязей.

Таким образом, Хабермас полагает, что и феноменология, и теория системы сумели ухватить нечто существенное в обществе, но недостаток их коренится в том, что они видят только «половину» этого.

Показать это, считает Хабермас, — задача эволюционной теории, ибо «без теории социальной эволюции как основы нельзя обратить в понятия принципы организации (общества) в абстрактной плоскости, их можно лишь индуктивно выбрать и выработать, основываясь на институтивной сфере».

Хабермас полагает, что теория социальной эволюции должна суметь объяснить по крайней мере три проблемы в истории. Этими тремя проблемами, или особо важными фазами в истории, являются:
переход (от примитивного (довысококультурного) к цивилизованному (высококультурному)) обществу, и с этим становление классов, переход к современности, а с тем и возникновение капиталистического общества, и, наконец, динамика антагонистического мирового общества.

Я выступаю также за такое понимание, что теория эволюции должна иметь статус рефлексии, так что она могла бы объяснить как отношения, где бы они не возникали, так и возможные функции, которые она может иметь в общественном контексте.

Набросок собственной эволюционной теории Хабермаса частично строится на историческом материализме, с двумя важными исключениями. С одной стороны, он подчеркивает примарное значение языкового взаимодействия при возникновении и развитии человеческого общества, а не подчеркивает односторонне, как Маркс, значение труда.

С другой стороны, он считает, что модель с «базисом» и «надстройкой» нельзя ставить на одну ступень с моделью, где «экономика» определяет «политику и идеологию». По мнению Хабермаса, «производство» и «взаимодействие» — две отличные одна от другой общественные сферы.

Для него смысл эволюционной теории состоит в отграничении различных форм процесса обучения, которые выработали люди. Эти процессы обучения заключаются не только в том, что люди учатся лучше владеть природой (то есть в развитии производительных сил), но в равной степени и в морально-практическом процессе обучения. Здесь Хабермас подходит к основополагающей для него проблеме различных типов поведения и их различных формах рациональности:

Категориальное различие между рациональностью цели и коммуникативным действием позволяет также выделить те аспекты, при которых действие становится рациональным. Процессы обучения имеют место не только в масштабе объективирующего мышления (то есть в труде, науке и технике), но также и в масштабе морально-практических намерений.

Таким образом рационализация поведения проявляется не только в производительных силах, но также, через посредство динамики социальных движений, в форме социальной интеграции. Структуры рационализации воплощаются не только во все более целесообразном поведении в технологии, стратегии, организации и квалификации, но также, через посредство коммуникативного поведения, в механизмах регуляции конфликтов, в картине мира, в формировании индивидуальности.

Растущая рационализация общества заключается, таким образом, не только в возрастании инструментального разума или производительных сил, но также и в морально-практической рационализации. Это означает, что социальная интеграция, со своими нормами и моралью, тоже стала более рациональной.

Как считает Хабермас, Маркс пытался связать вместе две эти -формы рациональности, рассматривая производительные силы и производственные отношения как единое целое. Для Хабермаса развитие практически моральной рациональности не только важно, но и является основополагающим в развитии общества.

Во взгляде на историческое развитие процессов обучения он присоединяется к ранее не привлекавшей внимания в этой связи теоретической традиции, базирующейся на теориях французского педагога и психолога Жана Пиаже.

Правда, в работах Пиаже и его ученика Лоренса Колберга речь идет о морально-интеллектуальном развитии отдельного человека (онтогенезе), и трудно перевести их теории в теорию развития ‘человеческого племени (филогенез). Однако Хабермас считает, что есть и точки совпадения:

Естественно, нельзя делать скороспелых выводов об уровнях развития общества, исходя из онтогенеза. Социально-эволюционный процесс обучения нельзя полностью оставить ни за обществом, ни за индивидом.

Конечно, фонтогенетический процесс обучения происходит в личностной системе, и в некоторых отношениях учатся только социализированные субъекты. Но социальная система, исчерпав способность к обучению социализированных субъектов, может образовать новые структуры для решения проблем критического управления.

Итак, процесс эволюционного обучения общества зависит от компетенции участвующих в нем индивидов. Последние приобретают компетентность не как изолированные странники, но врастая в символическую структуру своего жизненного мира.

Поэтому развитие индивида и институциализированные формы общественного познания тесно связаны друг с другом, что означает, что в теории о социальной эволюции можно воспользоваться теориями о когнитивном и моральном развитии отдельного индивида.