Злоупотребления властью в XVII в.

В России корни взяточничества уходят к истокам государс­твенности и на ранней стадии ее развития смыкаются с другим, не менее характерным для русской жизни явлением — «кормле­нием» администрации за счет посадского и уездного населения. Ситуацию не могли изменить ни введение казенного жалованья, ни предписания правительства, запрещавшие воеводам и при­казным брать корма с населения.

Воеводы и дьяки XVII в. перед отправлением из Москвы получали «государево жалованье» и, как государственные служащие, уже не должны были собирать «корм» с населе­ния. Но, ходатайствуя о получении должности воеводы, ее сои­скатели писали в челобитных:

Правительство также рассматривало эти должности, как награду за военную службу или «полонное терпение». В московских приказах назначение воевод было источником больших злоупотреблений. В Разряде и в Казан­ском дворце даже «были сделаны оклады, что за каждый город взять, и кто платил, то и получал их».

«Кормление» воевод не вызывало протеста и у населения. Ежедневные записи земских старост в «издержечных» книгах дают представление о мирских расходах на содержание воевод­ского двора и канцелярии. В книгах аккуратно подсчитывалось, сколько денег, пирогов, мяса, рыбы, свечей, бумаги и прочих припасов «несено» воеводе, членам его семьи, слугам, дворовым и подьячим; к концу года эти приносы составляли довольно зна­чительные суммы.

В таких условиях грань между законными требованиями и злоупотреблениями администрации была трудноуловимой и очень зыбкой. В московских приказах «кормление от дел» было важным и вполне легальным источником доходов. В представлении лю­дей XVII в. существовало четкое деление доходов «от дел» на за­конные и незаконные, хотя с позиций правовых норм более поз­днего времени отличия между так называемыми «почестями», «поминками» и «посулами» были едва различимы.

Из «корыс­тных» доходов правительство признавало законными денежные и натуральные приношения должностным лицам до начала дела («почести») и приношения после окончания дела («поминки»), но преследовало «посулы» (собственно взятки), которые всегда были связаны с нарушением закона, поэтому расценивались, как вымогательство и «скверные прибытки».

Если по каким-то причинам монастырь не привозил в срок ожидаемой почести, то ходатаям по монастырским делам было худо: сторожа не пускали их в приказ к начальникам, подьячие «волочили» дела, а когда приказные люди «паче возъярились», то задержали в приказе монастырского слугу, который получил освобождение лишь в обмен на подоспевшую из монастыря почесть.

По подсчетам Н.Ф. Демидовой, нелегальные доходы приказ­ных были как минимум в три раза больше их денежных окла­дов. П.В. Седов, на основе сведений о монастырских почестях и посулах приказным людям, приходит к выводу, что прино­шения играли более значительную роль в материальном обес­печении служащих, так как «раз в десять превышали жалованье из казны». Наказания за взятки и неправый суд по Соборному уложению 1649 г.

В главе «О суде» (глава X) составители Соборного уложения уделили большое внимание наказаниям за злоупотребления су­дей и приказных людей. Самой распространенной формой на­казания было битье кнутом. Причем, помимо просто наказания кнутом, существовала и более позорная, торговая казнь, когда виновного водили по торгам и били. В начале XVII в., по свидетельству француза Ж. Маржеретта, чтобы усилить позорный элемент публичного наказания, одного дьяка секли кнутом за взятки, привязав ему на шею кошелек серебра, мягкую рухлядь, жемчуг и соленую рыбу.

По Уложению 1649 г. торговая казнь предусматривалась за особые служебные преступления, тогда как менее серьезные проступки карались простым наказанием кнутом. Такое на­казание ожидало подьячего, не записавшего судное дело в за­писную книгу, чтобы «пошлинами самому покорыстоваться».

По 129 статье его следовало «у приказа при многих людях бити кнутом», а при вторичном воровстве «бити кнутом по торгам», т.е. подвергнуть торговой казни, а после наказания исключить его из подьячих и «сослать в украинные городы в службу, в ка­кую пригодится».

За взятку предписывалось приказного чело­века «бити кнутом нещадно, а взятое на нем взяти в государеву казну втрое», а его самого посадить в тюрьму «до государева указу», т.е. бессрочно (ст. 8). Волокита в делах с целью получе­ния посула каралась наказанием на теле («дьяков бить батоги, а подьячих кнутом») и удержанием с виновных «проести»: вы­плата челобитчику на корм по две гривны в день с того числа, когда началось дело (ст. 16).

Более суровые наказания ожидали виновных в случае неверного изложения уже решенного дела. Так, если «дьяк, норовя кому по посулом, или по дружбе, или кому мстя недружбу, велит судное дело подьячему написати не так как в суде было.., дьяку за то учинить торговую казнь, бить кнутом, и во дьяцех не быть, а подьячего казнить, отсечь руку…» (ст. 12).

В этой связи следует заметить, что в отличие от законода­тельства многих европейских стран, статья 12, предусматри­вавшая столь суровое наказание за должностное преступление, была единственной в Соборном уложении. В Московском госу­дарстве не казнили приказных людей за взяточничество и про­чие злоупотребления, тогда как, например, во Франции, к пре­ступлениям чиновников относились очень сурово.

Французские законы грозили смертной казнью за более чем 100 видов разных преступлений (в Соборном уложении их было 54), в том чис­ле и за должностные преступления.

По Соборному уложению за подобные злоупотребления на­казывали кнутом, причем били не только дьяков и подьячих, но и дворян, и даже князей. От наказания на теле освобождал только думный чин, честь которого давала преимущества перед родовой честью. По статье 5, в случае неправого суда (если судья «правого обвинит, а неправого оправит»), судья должен был, прежде всего, возместить все убытки, как истцу (в тройном размере), так и казне.

Действие этой статьи распространялось на воевод, дьяков и всех приказ­ных людей, допустивших подобные злоупотребления (ст. 6). Под действие этих статей попадали и те судьи, которые брали посулы не сами, а через своих родственников или слуг (ст. 7).

Судя по сочинению Г.К. Котошихина, последняя статья включена в Уло­жение не случайно. «Хотя на такое дело положено наказание, — замечает автор, — и чинят о тех посулах крестное целование с жестоким проклинательством, что посулов не имати и делати в правду по царскому указу и по Уложению, ни во что их есть вера и заклинательство и наказания не страшатся… и руки свои ко взятию скоро допущают, хотя не сами собою, однако по за­дней лестнице через жену или дочерь, или через сына и брата, и человека, и не ставят того себе во взятые посулы, будто про то и не ведают».

Как следует из специального указа, раскрывающего их вину, царь Алексей Михайлович велел пе­ревести в московскую гостиную сотню торговых людей Гороховца, но после случившегося там пожара отказался от своего решения. Хорошо известно, что тогда переселение в Москву радости у торговых людей не вызывало, так как было связано с исполнением разорительных «служб государевых».

Восполь­зовавшись неведением жителей Гороховца о новом решении царя, кн. Кропоткин взял с них за это известие 150 рублей, а дьяк — бочку вина и просил 30 рублей денег. Алексей Михай­лович обвинил взяточников в нарушении «милостивого при­каза ко всем, чтобы жити в правде и в целомудрии бескорыстно и беспосульно», и повелел «бить кнутом по торгам», т.е. подвергнуть их торговой казни. А после наказания перевести семью кн. Кропоткина в Новгород, записав в разрядной книге, что он «вор и посульник».

В Москве сечение кнутом происходило перед приказами, чаще всего Разрядным, или на месте преступления. В 1685 г. было запрещено проводить торговую казнь в Кремле, а «чинить такую казнь, бить кнутом, за Спасскими воротами, в Китае на площади против рядов».

Несмотря на угрозу наказаний, московские подьячие, как писал А. Олеарий, «охотно брали посулы», хотя это делалось втайне. По наблюдению иностранцев, русские люди обраща­лись в московские приказы «без особой охоты, если не могли уладить дело между собой и если уж потребует великая нужда».

Злоупотребления порождали волокиту, которая была не­редким явлением в столичных приказах и даже в официаль­ных документах носила название «московская волокита». Хотя, как считал С.Б. Веселовский, «московская приказная волоки­та пользуется заслуженной, но сильно преувеличенной дурной славой».

Злоупотребления местной администрации носили более от­кровенный характер. В актах XVII в. не однажды указывалось на казнокрадство воевод, которые «корыстуются» из всех сборов и «государевых доходов сполна не собирают для своего лакомства».

Воеводы не только грабили казну и брали взятки с на­селения: челобитные царю содержат многочисленные примеры, когда городовые воеводы вели себя как настоящие деспоты. Они притесняли и разоряли торговых людей, били батогами и сажа­ли в тюрьму невиновных, требуя с них выкуп за освобождение, торговали «безмужными жонками» и пр. «Правительство злоупотреблениям не потакало», но у него не всегда хватало сил, чтобы в должной мере контролировать действия местных адми­нистраторов.

Ограничения касались и денежных сумм: во­евода мог вывезти из сибирских городов не более 300 рублей, а с Тобольского и Томского воеводства — не более 500 рублей. Попытки объехать заставу пресекались вооруженным караулом, который выставлялся на дорогах для поимки и обыска воевод­ских обозов.

Однако ни проверки имущества, ни должностные инструкции («наказы») воеводам, получаемые ими при назначе­нии на должность, ни смена воевод через каждые три года — не приводили к желаемым результатам. В XVII в. правительству не удалось прекратить злоупотребления и насилия местной администрации.